|
Чем управляет человек    То, что большинство людей на рубеже XX и XXI веков знает и мыслит о науке, есть знание и мышление о науке «эпохи научно-технического прогресса» (НТП), возникшей с началом эпохи капитализма в условиях и формах, возникших в период «длинного XVI века», вкратце и в целом описанных в моей статье «История европейской техники и неокономика». Как вид знания, направленный на «трезвое и непредвзятое» исследование природы каких бы то ни было вещей, она, тем не менее, обслуживала интересы капиталистического общества, а также институтов государственного управления им – безотносительно к тому, было ли это общество стран Североатлантического Альянса или Совета Экономической Взаимопомощи. Одновременно с возникновением новоевропейской научности возникла экономика как часть этой научности – с одной стороны, и как собственно наука об управлении обществом, параллельная этой научности как социальному феномену вообще (в буквальном переводе и широком, макросоциальном, смысле – «домострой») – с другой. С этой, другой, стороны, экономика как наука об управлении предстает в ее древнем, античном, понимании. В период кризиса капиталистической системы эпохи промышленной революции, начиная с 1960-1970-х гг. и вплоть до рубежа XX и XXI веков и далее, начинается институциональная деструкция НТП-науки, обслуживающей систему капиталистического мира, основанного на принципах: производства – воспроизводства – расширенного воспроизводства; товарных и денежных мультипликаторов, работающих на принципах Т-Д-Т и Д-Т-Д’; глобального расширения рынков сбыта. Эти принципы, сколь бы драматичными и жестокими они ни были, в свое время позволили преодолеть «мрачность» экономической науки и вырвать человечество из череды демографических циклов. Сегодня, как отмечают многие, человечество стоит на перепутье: либо вернуться в безденежную феодальную систему хозяйствования с чередой рождений и вымираний, либо вырваться в какое-то еще, принципиально новое, состояние, очертания которого сегодня мало кто способен обозначить с твердой уверенностью, выходя за пределы известных форм и моделей. Почти одновременно с пиком развития научно-технического прогресса и промышленной революции наука об управлении – кибернетика – стала самостоятельной дисциплиной, воспринимаемой научным истеблишментом и широкими научными кругами в качестве «познавательного дженерика», связываемого с именем Норберта Виннера и датируемого своим возникновением 1948 годом. История науки также знает иные общие концепции управления и организации систем метафизического уровня, так или иначе связываемые с виннеровской кибернетикой, это заявленные: в период 1913-1922 гг. – «тектология» Александра Богданова, в 1927 году – «синергетика» Бакминстера Фуллера (а в том же 1948 году – механика «тенсегрити» Фуллера-Снельсона, ставшая материально-прикладным воплощением идей синергетики); тектологические идеи, судя по всему, стали источником вдохновения для участников успешного красноярского эксперимента по созданию замкнутой биосферы в 1970-х гг., тогда как идеи синергетики, став общим теневым фоном значительного числа научных идей во всем мире 1960-1970-х гг. (в том числе «кибернетики второй волны», или «кибернетики жизнеспособных систем» Стаффорда Бира), в период глобальных кризисных процессов к. XX века отошли на второй план и лишь недавно едва начали обозначать свое робкое проявление в рамках поиска ответов на глобальные вызовы. Нельзя не отметить, что все эти парадигмальные концепции науки об управлении, будучи представлены общей массе начитанной публики под именем «кибернетики», благодаря предложенных Джеем Форрестером идей системной динамики, вторглись с область урбанистики, на сегодняшний день представляющей собой едва ли не единственно трезвую и обоснованную (хотя и не в полной мере cтавшую объектом пристального внимания широких научных кругов) претензию на статус целостной науки об обществе – подобно тому, как целостной наукой о человеческой «психосоме» на сегодняшней день является система медицинских знаний со всей сложностью научно-исследовательских разработок, инженерных систем, зданий, оборудования, инструментария, инфокоммуникационного обеспечения, логистики, обеспечивающих все это производств и денежных затрат на все это – при том, что сама медицина есть не наука, но высокотехнологичная сфера хозяйственной деятельности с высоким мультипликативным эффектом – с одной стороны, и так называемый «замкнутый рынок» – с другой. Этот небольшой исторический экскурс знаменуется вопросом о том, чем же человечество все-таки научилось управлять за многие годы своей эволюции (в известной исторической ретроспективе). С ним связан вопрос о том, что есть главные сферы человеческого управления. Прежде всего, представление о человеческом управлении, как бы и когда бы оно ни мыслилось (в рамках отмеченных выше концепций или как-то еще) опредмечивается в трех областях:
В какой мере человек управляет этими областями? Человеческий организм Управление человеческим телом на рубеже веков наиболее продвинуто и разработанно, но не абсолютно, и представляет собой преимущественную область медицинской деятельности, в рамках которой медицинские знания (анатомия, гистология, патология, фармакология, прикладные и специализированные предметы) взаимодополнительны, но не конкурентны (не заместительны). Управление процессами в человеческом теле дифференцированы по целям (лечение болезней, спортивная медицина, компенсация перегрузок), методам, охвату временнЫх периодов, используемым технологиям (от самых древних до ультрасовременных) и прочим основаниям. Вместе с тем, сегодняшнее медицинское управление телом (вернее, психосомой, поскольку сюда же можно отнести корпус психологических и психиатрических практик, включая групповые) основано на презумпции исключения социальных факторов бытия тела при обобщенном признании их значимости для развития оного. Иначе говоря, врач нетрадиционной, или классической, или НТП-медицины, не является специалистом по общественным наукам, в силу разделения управленческого и научного труда именно на уровне объектов управления. Эту тему можно было бы развить и проследить, как такое разделение конкретно сложилось, и как врачи пытались, в той или иной степени успешно, лечить «болезни общества», однако именно здесь нет смысла останавлиаться на этом. Здесь важно обозначить тот факт, что фактор социальных закономерностей, приводящих к имеющим хоть какую-то медико-статистическую значимость, патологиям, всегда оказывался за рамками рассмотрения конкретных анамнезов: для анамнеза всегда был значим, и до сих пор остается таковым, именно «образ жизни», но не социальный статус, уровень доходов или тип занятости. Между тем, задачи медицинского управления, даже в случае современных двусмысленных авангардных концепций вроде “disease management” или “body augmentation”, отправной точкой и конечной целью имеют задачи социального управления – хотя бы в экономическом смысле. К управлению человеком самим собой и своим телом также слудет отнести всякого рода медитативные, аскетические и духовные практики, связанные с развитием способностей наблюдения, контролем собственной физиологии, коммуникативных и суггестивных способностей. Впрочем, эти вещи лежат на стыке первой и второй из отмеченных областей, а при добавлении третьей из них выводят личность на уровень метауправления, о чем идет речь ниже. Общество Исторически вопросы и принципы управления обществом были проработаны в большей степени, чем вопросы управления протекающими в человеческом организме процессами. Также под человеческим управлением обществом многие столетия понималось собственно управление как таковое, поскольку считалось, что управление порядками человеческого тела и природной среды есть прерогатива божественных инстанций. Причем управление обществом мыслилось и до сих пор мыслится многими на весьма глубоком уровне, как управление в согласии с некоторыми высшими, божественными или провиденциальными, принципами и заповедями. В период существования науки эпохи НТП управление социальными процессами представляет собой преимущественную область знаний и, отчасти, деятельности, так называемых наук об обществе (экономики, этики, государственного управления, политологии, социологии, демографии и некоторых других), искусственно разделенных в научном труде (причина чему отчасти обозначена в той же, упомянутой, статье о европейской технике), затрудненных из-за этого в решении комплексных общественных проблем и до сих пор спорящих о том, в какой степени общество является по-аристотелевски целостным (что весьма напоминает древний сатирический спор горе-врачей о том, «жив ли скорее больной, нежели мертв, или наоборот»). Разумеется, что решение общественных проблем часто повисает в воздухе, оставляя само общество на милость вещей в духе Мерфи-Паркинсона-Питера. С возникновением кибернетики как таковой, и “computer science” как прикладного направления ее технологического обеспечения, в свое время возникла задача проверки гипотезы о возможности применения соответствующих инструментальных средств для управления общественными процессами – прежде всего, экономикой (особенно в рамках идей экономической кибернетики), что выразилось в проектах: провалившегося советского проекта ОГАС; многообещающего, но загубленного на корню, чилийского Cybersyn, а также американской волны ИТ-технологий, выведшей на новый уровень развития кредитно-банковскую часть финансового сектора и широко известной под названием «компьютерная революция» (собственно, в рамках последнего опыта “computer science” и получила свое развитие). Между тем, какие бы сети потоков и обработки сигналов человечество ни строило, до сих пор ему известно два главных способа управления общественными процессами: посредством денег и посредством закона. Понимание этой разницы может быть прояснено через два подхода к созданию метаязыка, и об этом будет сказано позже. Управление внечеловеческой средой обитания Особенность взаимодействия человека с данной областью состоит в том, что последняя, на уровне глубинных парадигм и даже архетипов сознания, выступает объектом именно что управления в наименьшей степени из всех трех, и рассматривается, в силу исторически сложившегося доминирования познавательных и деятельностных установок, в качестве источника так называемых возобновимых и невозобновимых ресурсов для вполне конкретных практик управления общественными процессами, мыслимых многими в качестве непреложных и единственных. Управление внутри биотной среды мыслится на довольно простом принципе пищевых цепочек. До эпохи капитализма, в силу высокой локализованности подверженного демографическим циклам населения, это было не актуально, а в период его развития вопрос нехватки ресурсов решался преимущественно методом экспансии; при этом развитие мировой системы хозяйствования в период после Промышленной Революции пошел по пути развития технологий, а потому и природная системность долгое время если и была предметом изучения фундаментальной науки, то уж во всяком случае не с целью непосредственного вовлечения в хозяйственнй оборот (хотя, конечно, наблюдения за взаимным пожиранием животных и ассоциации на сей счет с человеческим обществом имели место с древности). Вместе с тем, цивилизации с развитой аграрной системой демонстрируют возможности частичного управления элементами биосферной средой, основанные на весьма внимательных наблюдениях. Едва ли они были научными в смысле НТП, однако некоторые исторические реконструкции позволяют предполагать, что знания древности в этой области были весьма голубокими, если не феноменальными. Сегодня же управление климатическими и биосферными процессами представляет собой едва зарождающийся предмет познания, несмотря на впечатляющие эксперименты в этой области: успешный советский БИОС-3 1972 года и безуспешный, но планируемый к повторению, американский «Биосфера-2» 1990-х гг. На уровне массового сознания это сегодня преимущественного предмет разного рода конспирологических теорий насчет втайне разрабатываемого «климатического оружия». Вовсе не исключая, что таковое создается или создавалось ранее, в рамках данного рассмотрения этот вопрос не только не основная тема, но даже не самая интересная. Куда более интересен тот сопоставительный факт, что как эксперименты с управлением биосферой и созданием ее замкнутых пищевых циклов с участием человека (БИУС), так и эксперименты по управлению хозяйственной деятельности страны (Cybersyn), демонстрировали наибольшую успешность в тех случаях, когда масштаб (или, вернее, площадь) территории, на которой проводился эксперимент, была минимальной. Важно, что этот принцип «начинать с малого» верен в общем случае, к чему бы новому человек как отдельная личность, или человек как группа лиц, ни приступал – к обучению игре на музыкальном инструменте или к созданию простой и грубоватой конструкции; примечательно, что он действует в опыте управления. Насколько могу судить, ранее в истории науки подобное сравнение не проводилось. Поскольку человечество живет на планете Земля, речь идет о жизненной среде обитания человека – биосфере (бОльшая часть возобновимых ресурсов относится к ней), а также о тех природных ресурсах, что относятся к рассматриваемым как внебиосферные «полезные ископаемые» (составляющих бОльшую часть невозобновимых ресурсов) – что составляет область преимущественно знаний, но не собственно управления, экономики, экономической географии, биологии, экологии, геологии, климатологии и ряда других дисциплин – при том, что мониторинг и прогностический анализ некоторых природных процессов представляет собой нетривиальную задачу, требующую развитой методологии и вычислительных мощностей (например, контроль циклонической активности). То есть среда обитания традиционно выступает для человека источником материалов для строительства чего бы то ни было: собственного тела, неких артефактов (форм) либо производства материалов же, но более глубокой переработки (в терминах неокономики – элементов предметно-технологического множества), но не той системой, возможности управления которой посредством малых воздействий можно развивать в сторону более сложных форм (либо даже запускать процесс саморазвития в такую сторону). Управление элементами и динамикой Солнечной Системы и прочих сущностей астрономических порядков здесь не рассматривается по причине того, что человечество только начинает выходить на этот уровень взаимодействия с окружающей средой, то есть эта часть вселенской реальности еще не стала для человечества средой в достаточной мере, даже несмотря на определенные успехи в области космических технологий и поразительные прикладные прозрения отдельных гениев. К тому же перспективы такого выхода весьма туманны – во всяком случае, в условиях сегодняшних непростых глобальных социально-экономических и политических реалий. Метауправление Помимо трех обозначенных, есть еще одна область, которую логично назвать метауправление: она объединяет изучение и осуществление управляющих взаимодействий всех главных областей между собой, описывается непосредственно в понятиях общих концепций управления и необходима для развития организации и управления в каждой из них. По большому счету, закономерен вывод о том, что на сегодняшний день отсутствуют какие-либо существенные прикладные решения в области такого метауправления – прежде всего, по причине разделенности обозначенных сфер, идущей, по всей видимости, от древнего университетского деления факультетов на философский, медицинский, юридический и богословский. Происходящие из этих и еще более глубоких древностей науки были науками о предметах. Впоследствии, в период НТП – науками о предметах с целью их использования, откуда возник корпус прикладных знаний. На сегодняшний день задачей наук, с учетом всего сказанного, видится не абсолютное либо относительное познание «научной истины», и не мичуринский «отъем милостей у природы, не ожидая их», но процесс управления областями, относительно которых определены интерес и возможность такого процесса, предполагающий получение ресурсов, природных милостей и научных истин в качестве не главных задач, но значимых частных эффектов. Именно поэтому здесь оказывается важным понимание общих, метафизических, принципов соотношения управляемых систем и вещей, и потому для такого межпредметного соответствия оказывается важным оперирование в логике коммуникативных состояний и диалоговых модельных структур (вида <ГU,ГI>, о чем было писано мной в соответствующих статьях). Между тем, то, что для каждой из областей носит характер случайного явления, может быть следствием четкой причинной обусловленности, если рассматривать процессы на таком, промежуточном, уровне. Также с понятием метауправления тесно связано одно весьма щекотливое, для рациональной НТП-науки понятие, которое, тем не менее, находится в авангарде понимания ее собственных основ: понятие сверхрационального. Которое сразу должно быть отделено от понятий иррационального и мистического, хотя последнее, скорее всего, является ничем иным, как сферой практики постижения сверхрационального в пределах интуиции, а потому мало контролируемо и подвержено переходу в малопродуктивные состояния. С другой стороны, как с метауправлением, так и с понятием сверхрационального, связано понятие метаязыка – уж коли речь идет о нем, следует предполагать такие вещи, как «методологическое косноязычие» и «синтактику зачеркиваний», а также всякого рода поправки на коммуникативные неудачи, неизбежно возникающие при создании нового языка. Сверхрациональное же нужно прояснить для грамотного разговора о случайном, мыслимом как системно устроенное, то есть как о весьма тонкой, неоднозначной, щекотливой и скользкой для НТП-науки теме «странных совпадений». В данном случае неизбежно придется осуществлять демаркацию от элементов средневекового сознания, во всем видящего символы, либо проводить параллели с таким сознанием, отыскивая в древнем опыте (хотя откуда мерить саму древность?) рациональные зерна. Так, О.Григорьев говорит о необходимости создания нового языка для новой социальной науки, но вот должен ли этот язык спускаться на уровень объектного? Рациональных нарративов о сверхрациональном, имеющих место в рамках НТП-науки, не так уж и мало - мне, в певую очередь, вспоминаются трансцендентализм Канта, провиденциализм Дефо, метатеорема Геделя, кибернетический принцип Эшби, а также историко-экономический вопрос о случайностях возникновения капитализма Григорьева. Говоря о булевой и геделевой концепциях метаязыка, можно далее развертывать рассмотрение денег как метаязыка, а также семантической и социальной технологии булевого типа, тогда как юридический закон – в качестве метаязыковой технологии геделевого типа. И, далее, выяснять, как превратно понятое потенцирование метауровней способно привести к созданию социальных иерархий со следующими из нее иррациональными перверсиями. Далее, следуя тезису о том, что Вселенная есть не форма (структура) и не система, но сценарий, вижу целесообразным рассмотрение следующего.
О языках денег и закона В случае денег простота миметической конвенции бьет простоту миметической конвенции; в случе закона сложность специализированной объяснительной казуистики бьет иную объяснительную казуистику, в вечном оспаривании права быть метаязыком. Замена метаязыка денег метаязыком закона (и наоборот) при этом создает эффект «новизны забытого» и «праведный гнев» несогласных. Язык науки относится к языку закона (хотя сам санкционируется языком денег и соотносится с абстракциями метафизического абсолюта), ибо наука имеет дело с законами природы, но не с акцепторно-миметическим восприятием природы научного сообщества, – последнее не мыслимо в НТП-науке, хотя в слабом виде все-таки присутствует: это ничто иное, как гипотетическое мышление мира – важный элемент утонченного фальсификационизма, до сих пор не до конца понятого частью научного сообщества даже в период кризиса научных стандартов. Вместе с тем, именно акцепторно-миметическое поведение в плане познавательных установок во многом является краеугольным камнем социологии массового образования (в том числе высшего) и массовой научной деятельности. Собственно порождение научного языка (создание «научных законов» нарративно-эмпирической природы) есть собственно деятельность научного творчества; тогда как все остальное, касающееся массовой научной деятельности в рамках оперирования готовыми нарративами теми, кто их не порождает, но кто осенен научным авторитетом, вполне можно считать «научной торговлей» – именно в ней рождается механизм научной редукции, институционализирующийся в презумпции научных критериев. Ученый открывающий/создающий научный закон, и ученый, следующий научному закону – разные ученые. Создающий научную рутину – не торговец от науки; он не может открыть такой закон, если действует в критериально-редукционистской презумпции. Закон – это предмет открытия, а таковое, как было показано ранее, есть совершенно иная презумпция. Тем не менее, научный закон в массовом сознании (в т.ч. в научном) прочно ассоциирован с представлением о редукции. В этом смысле, будучи понимаемой вне критериев, аксиом и редукций, «логика открытия» может быть понята через фазовый переход, или скачок в иной «возможный мир» (описание состояний). Фазовый переход интересен тем, что является проявлением организованной динамики системы, альтернативной циклической (поскольку в данном случае речь идет о системе научного познания, когнитивный феномен инсайта можно толковать как фазовый переход, осуществляемый на уровне психофизиологии личности или даже научного сообщества). Вряд ли стоит однозначно интерпретировать как фазовый переход любую «случайную закономерность», ибо последняя есть вселенское явление особого порядка, хотя таковой переход может быть в основе «случайной закономерности» в той или иной форме. Освоение этих вещей, начинающееся с понимания их природы, ведет к освоению отношений управления, где метауровень является внеиерархическим, одноранговым – тем, что в прикладном плане соотносится с порядками «логики диалога», взаимодействием с «иным» и «другим». О разных метафизиках О.Григорьев отрицает «метафизическую науку», говоря о ее неспособности решать проблемы, а потому и выстраивающую вокруг себя научные бюрократии. По этой же причине он отрицает трансцендентализм, говоря, что в рамках последнего находит оправдание все та же порочная управленческая иерархия, и призывая при этом к ницшеанству, «доведенному до конца» (которым многие, кстати, попросту переболели). Между тем, в период развитой научной бюрократии «метафизические науки» вовсе не были метафизическими в подлинном смысле этого слова – позитивистско- сциентистская научная религия строилась на резком отрицании метафизики как таковой, – в научный оборот метафизику стал возвращать Р.Б.Фуллер в XX веке, будучи в стороне от позитивизма, причем с весьма солидной выработкой свежих прикладных решений на основе метафизического подхода. И хотя при этом он многочисленно ссылался на достижения позитивной науки, он был весьма далек от иерархии научных бюрократий – не только потому, что был известным нонконформистом, но и потому, что строил свою систему знаний о мире на совершенно внеиерархических основаниях синергетического представления об устройстве мироздания, исключающих управленческую иерархию, но предполагающих рекурсию как универсальный принцип межмасштабного вселенского подобия и связанности. Синергетика Фуллера оказалась весьма применимой для объяснения процессов управления как деятельностных целостных процессов в живых системах и организмах, а также в среде внешнего мира, составляющей внечеловеческую среду обитания. Однако применимость фундаментальных идей синергетики для управления обществом дерзали исследовать немногие – наиболее ярким примером здесь будет икосаэдр С.Бира с его принципом team sintegrity. Будучи великолепной социальной теорией современности, основанной на коммуникативной предпосылке, неокономика, увы, не рассматривает своей связи с геометрической методологией Фуллера, в которой двойка и взаимодействие провозглашаются подлинным единством Вселенной. Справедливости ради стоит сказать, что отчасти теоретико-графовые и клик-аналитические интерпретации социальных сетей, выстроенных по правильным фигурам и структурам дистантного взаимодействия, равно как те или иные виды иерархий (управленческих или профессиональных) также могут быть рассмотрены через фуллеровы концепции; однако, по большому счету, попытки структурно-геометрического и социально-сетевого мышления на сегодняшний день развиваются скорее в манипулятивных технологических парадигмах weaponry, нежели всежизнеобеспечительных livingry. Как бы то ни было, но принципы проектного управления миром предметно-вещных форм человеческой среды и принципы социального проектирования еще должны быть соединены в рамках единой концепции присутствия-человека-в-мире, поскольку, в конечном счете, они базируются на одних и тех же вселенских принципах и не могут быть противоречащими один другому, в отличие от перверсивной квазиметафизики современных физических теорий, в которых самое метафизическое умозрение заменено громоздкими математизмами без решений, десятилетиями неспособных состыковать собственные парадигмы. А потому вопрос о, так сказать, «социальной геометрии» в принципе должен быть и может быть поставлен, а «социальное проектирование» – сыграть «алхимическую свадьбу» с «интегрированным дизайном». |
Добавить комментарий