Марксистская традиция кладет в сущностную основу общественных отношений экономические в качестве базиса, мысля правовые, политические, религиозные и прочие в качестве акцидентальной и, в общем-то, необязательной, надстройки. Эта категориальная дистинкция, представляющая собой архитектурную метафору, взятую из механики несущих систем, представляет собой странное расхождение с марксистским же "диалектическим методом", взятым как всеобщая логика развития живых систем. Между тем, собственно политэкономия со времен Адама Смита утверждала несколько иное относительно самого экономического базиса, мысля его в лейбницево-юмистской логике категорий необходимости и достаточности условий и оснований. По Смиту исторически экономические отношения возникают не только вследствие проникновения в ойкумену денег и не столько вследствие начала торговли - напротив, сама торговля оказывается возможной в условиях, когда возникает фигура человека, не привязанная к одному центру пространственного развития, концентрируемая вокруг одного замка силой феодального оружия. Личность, обладающая правом (или возможностью действия) переходить от одного концентратора хозяйственной деятельности к другому и, тем самым, запускать процессы обмена в системах, где господствует распределение ресурсов. В свою очередь, расширение прав и свобод - включая как право перемещения по стране, так и право владения оружием (а также иные правовые инклюзии, распространяемые на все большее количество живущих на территории людей, мыслимых гражданами), способствует готовности к экономическим отношениям и предприимчивости, но не являются их непосредственным триггером. То есть являются необходимым условием для развития рынка, но не достаточным.
С другой стороны, рыночные отношения возможны и в условиях дефицита денег, жесткой и даже тиранической вертикали власти и феодальных отношений, о чем с очевидностью свидетельствует история. Что позволяет некоторым, не то невнимательным и недальновидным, не то злонамеренным, комментаторам утверждать, что-де демократия с ее правами и свободами, скорее всего, существует лишь при наличии в стране экономического богатства, избытком которго (равно как связанными с его обладанием "правовыми акциденциями") финансовые и политические элиты делятся с низшими обществвнными слоями. Бесспорно, чахлая колючая растительность способна произрастать на каменистой почве. Последнее обстоятельство, будучи не связанным с логическим представлением о необходимости и достаточности условий, в массах воспринимается как жизненная неизбежность, легитимируя диктаторские поползновения налоговых грабежей и военных угроз сопредельным странам. Действительно, обладание правами и свободами само по себе не обуславливает способность к финансовой, технологической и хозяйственной предприимчивости - подобно тому, как едва вставший на ноги котенок еще не есть ловкий охотник. Но именно правовые условия существования общества и правосознания (сознания открытости возможности действия), будучи всеобщими (то есть существуя в массовом порядке) запускают экономическое развитие. Причем правовые условия оказываются в то же время и условиями компенсации того негативного эффекта экономического роста, что возникает из-за основной проблемы рынка, связанной с аутсайдерами рыночного процесса и даже глобально-капиталистического предела расширенного воспроизводства. Поскольку сам антропологический принцип общественного устройства, лежащий в его основе, создающий готовность к экономическим флуктуациям, начинает работать на своем уровне над решением проблемы неприкаянности, и адптировать коммуникации (а значит, и семантическую сеть общества) под решение возникшей проблемы перестройкой отношений спроса и предложения. С позиции макроэкономики, ориентированной на базисность расширенного воспросизводства - с одной стороны, и презумпции различия "базиса и надстройки" в конкретном виде (где базис - это всегда "экономика", в основе которой - постоянная "экспансия" рассматрвиаемая как "главный принцип жизни") - с другой, эта правовая праоснова политэкономии становится не видна.
Что ж, прав был О.Григорьев, говоривший, что история экономических учений - это во многом история их деградации. Но едва ли при этом был прав, подозревая зависимость демократических прав от состояния рыночного богатства страны именно по причине предпосылочной ловушки более поздней классики. Жизнеспособность более развитых общественных отношений и свобода личности проверяются в трудную годину.
Добавить комментарий