О ценности «неудачных» вариантов бизнеса и науки

В большинстве случаев то, что мы называем морем неудачных стартапов и погибших фирм есть ничто иное, как неудачные поисковые варианты социального и технологического взаимодействия. Это важная новость для преодоления страха перед открытием собственного дела и, одновременно, выстраивания процедуры регулярной работы, планомерно, а не стихийно, учитывающей переход аврально-опытного режима работы фирмы в процедурно-рутинную стадию, то есть планомерное отношение к точке «Y», о чем у меня было писано вот здесь. Одновременно такое понимание «неудачных стартапов» очевидно означает необходимость обратного перехода от режима рутины в режим поиска, то есть переход в инжинирингово-девелоперский, или собственно «проекировочный» режим (в папанековском смысле, но и в григорьевском также). Это значит, что «промежуточные формы» поиска технологических решений и социального взаимодействия также представляют собой кунст-коллекционную или музейную ценность, а значит, часть их серийной продуцированности (и, во всяком случае, информация о них) должны быть сохранены от того, чтобы быть переработанными в качестве вторичного ресурса. Это имеет ключевую историческую ценность (что очевидно), причем не только в историческом, но и в клиническом, стандартах научности. Такие неудачные «опыты» и «поиски №…» могут быть уродливыми музейными экспонатами в огромных колбах, подобно генетическим мутантам из фильма «Чужой-4», но именно они не только показывают, в чем была ошибка и в каком направлениим работая, можно получить корректное, но и то, каким образом достигается успешное состояние. Исключение промежуточных фаз делает успешное чудесным, что как таковое воспринимается массой подвизавшихся, однако пагубно для трезвого научения природе вещей и часто, в силу все той же, и довольно быстрой, утилизации «неудачного», исключает аргументативную базу для понимания альтернативных возможностей и «свободных радикалов смыслополагания», открываемых в процессе поиска и могущих быть востребованными в условиях необходимого обращения к «режиму поиска», или к АОД. В этом смысле интересно соображение одного методолога науки (не припомню сейчас, кого именно), говорившего, что пстпозитивистский отказ от некоторой теории в пользу другой еще не означает полную неправоту первой, но лишь неактуальность ее de re, и она еще может вернуться в случае, когда новая теория потребует смены концепции (или же, интерпретируя в посмодернистских понятиях, рецентрацию на те парадигмально-универсальные основаня, от которых был осуществлен отход в новой теории). Весьма верно подмечено: концептуальная целостность – более хитрое понятие, чем может показаться на первый взгляд, и ее формирование может быть описано в диалоговой модели.

Однако и неудачные примеры должны быть собираемы не абы как: основу здесь составляет не только поиск пути к лучшему решению (например, к оптимальной конструкции какого-нибудь изделия), но и некоторые возможности, свидетельствующие о хотя бы частичной реализуемости некоторой парадигмы; в противном случае имеет место нечто вроде патологическогор накопительства отжившего свое вещей – «синдром Плюшкина», или даже сам этот синдром, но никак не научное коллекционирование, отличное от него, хотя и не лишенной аффектов и азарта (как, пожалуй, всякое коллекционирование).

Интересно и уродливое, бывшее изначально непосредственным объектом петровского кунст-коллекционирования, есть удивительное-как-возможное в чистом виде, еще не достроенное до вписанности в логику «возможных миров», желательных и нежелательных «фаз» мироустройства и внутримирного сущего. Вопрос о происхождении («как так получилось?»), а значит, о способе, причинах и целях происхождения, непосредственно последует удивлению и раздражению от обнаруженного выбивающимся их ряда повседневности, и уже предполагает перспективу обогащения повседневности ответом на него.

В случае изучения примеров неудачных фирм и стартапов, особенно тех из них, что стоят на этапах возникновения некой устойчивой формы деятельности, обогащает знанием возможностей, раскрываемых при определенных условиях. Трудность возникает при оценке самих этих условий.

Между тем, есть вещи, проходящие неким инвариантом сквозь всю историю поиска оптимальных решений. Если брать обрабатывающее машиностроение – в частности, производство металлорежущей техники и принципов ее работы, то здесь на протяжении уже не одного столетия действуют принципы поверки (как категории образца или стандарта точности), допуска (как котегории точности сочетания деталей, включая идущую от дотокарного периода технологию притирки крупногабаритной «цветнины») и обработки базовых форм. Последняя в существенных  аспектах трудно машинизируема: так, если для шлифования имеются станки, то машинизация процесса шабрения представляет все еще по большей части ручной процесс на момент существования многокоординатных ЧПУ-решений. Эти же основания обработки материалов являются отправными точками вопрошания о неизвестных нам технологиях древности, будучи вполне уместно экстраполируемы на изумительную точность обработки известных каменных мегалитов древности, с последующими из этого гипотезами. Последние же рождают мысль о том, что хотя бы некоторое из представляющегося уродливым и неуместным есть лишь исполненное в другой логике, примененной для отличных от нашей повседневности случаев.

Добавить комментарий