Узурпация власти как социальная патология

Узурпация власти, как притязание на ее несменяемость безотносительно к требованиям закона, считается уголовным преступлением в обществах, организованных по типу конституционных монархий с рациональной бюрократией (большинство стран Европы, включая Россию), президентских республик с конкурентной системой государственного администрирования (США) и конфедеративных республик (Швейцария); последние два случая сегодня уникальны. Тезис об уголовном статусе узурпации многими, его разделяющими, воспринимается с протестным аффектом эпохи буржуазных революций XVIII-XIX веков. Перипатетический взгляд на общество, вкупе со следующим из него клиническим стандартом научности, проясняет беспристрастную причину того, почему узурпация имеет основания считатья уголовным преступлением, хотя сама ее криминализация оказывается проистекающим решением в системе правового регулирования, но никак не абсолютной исходной данностью – там более «богоданностью» или «богозапретностью». Вместе с тем, полагаю, что если рассматривать этот вопрос таким образом, то в поисках ответа на него люди будут меньше искать виноватых, и больше – конкретных и конструктивных решений проблемы. Хотя увы: как показывает История, часто здесь решения находятся в сфере «социальной хирургии».

Системологически удержание власти одним лицом, группой или категорией лиц ведет к утрате контроля над системой управления общественными процессами. То, почему это происходит, обусловлено ограниченностью человеческого ресурса – ограничениями памяти соответствия и обуславливания исходных целей и деклараций при вступлении в должность результатам пребывания при ней, ограничениями возможностей принятия информированного решения, а также, что более важно – задачей избежания переспециализации общества по целям и задачам политического и экономического характера относительно суммы интересов отдельной группы элит. То есть условием здорового состояния общества может быть признание того, что ни одна задача или установка политического или экономического характера не может быть вменяема всему обществу абсолютно – непреложно и бессрочно. В этом смысле узурпация рождает тем бОльшую диспропорцию, чем больше разница между емкостью и сложностью общества – с одной стороны и, с другой стороны – немногочисленностью и безответственностью элит, удерживающих власть в несменяемом состоянии – как правило, путем подмены принципами землячества и кумовства принципа институциональности. В конечном итоге узурпация завершается известными вещами – военно-революционными трансформациями вследствие перехода дисбаланса общественных интересов в рост социальной напряженности до критического уровня, что нередко совпадает с халдуновскими и демографическими циклами. Во всяком случае, отсутствие процедурных ритмов сменяемости власти ведет к запуску естественных процессов социальной динамики, управляемых вне- и надличностными законами, но не управленческим творчеством.

В случае же институциональной сменяемости власти (какую бы форму она ни имела) приходящий к ней вновь может использовать прежние предпосылки, цели и декларации, причем не в качестве мотиватора, вмененного себе в обязательном порядке как руководство к действию, а в качестве исторического (или, вернее, новейше-исторического) условия, в котором он вынужден действовать, и более волен в том, чтобы придерживаться этих предпосылок или менять их.  Однако если таковые могут меняться в пределах одного срока правления, то это не существенно (таковыми, например, оказываются явно нуждающиеся на конец 2015 г. в пересмотре указы президента В.Путина от 12.05.2012).

Куда более важной системной причиной сменяемости власти как условия социального здоровья является фактор вовлеченности в процесс, и возможность выхода из него для возможности наблюдать со сторны – включая последствия собственных управленческий действий (это не говоря про пагубы управленческих иерархий, заведомо чреватых потерей контроля и откровенным вредом для здоровья – о чем с таким юмором живописал Л.Питер). В предельном случае узурпатор оказывается не в состоянии уйти из власти без рисков для самого себя при продолжающемся накоплении груза ответственности – тем более увеличивающемся, чем более основания такой бессрочной власти скарализуются, для чего заключаются политическим сделки с религиозными конфессиями. Постоянные усилия по удержанию власти (а наличие властных полномочий вообще должны предполагать «в норме» таковые усилия?), сдабриваемые к тому же нередко азартом и аффектами (особенно когда власть удерживается из страха, то есть неизменно на страхе подвластных) все больше уменьшают возможности сторонней оценки собственных действий и попадания в ловушку пропагандистской аналитики (именно поэтому я ничего не говорю про разного рода рейтинги и «фирменные опросы избирателей»: они не имеют никакого отношения к оценке надличностных состояний и процессов социального организма). А в связи с тем, что узурпация ведет к размыванию властного поста в качестве рабочего места, и превращению этого места в сакральное, перекрываются также возможности грамотного или научного разговора   о природе управления общественными процессами, что ведет к дерационализации системы социальных коммуникаций.

Можно было бы, наверное, выискать иные причины, объясняющие патологический характер узурпации, однако считаю перечисленное достаточным.

Возвращаясь к началу, можно прояснить обновленное основание для криминализации проявлений узурпации власти: таковые проявления (включая ограничения гражданских прав и свобод) теперь могут мыслиться как проявления управленческой безответственности, противоречащей исходной посылке и условию делегирования лицу, группе или категории лиц властных полномочий: решению официально заявленных и социально акцептованных, легитимных, задач с эффектом, ожидаемым и оцениваемым в конечные сроки по конечному набору критериев. (Главной же управленческой задачей здесь неизменно является социальная адаптация максимума граждан, осуществляемая посредством создания систем разделения труда и регуляции степеней углубления такого разделения.) То есть в уголовном смысле узурпация может мыслиться как безответственное поведение управленца, чреватое очевидным риском потери профессиональной пригодности (или, по Питеру, компетентности). Показателем, требующим обозначения в законе в качестве отягчающего обстоятельства, должны являться стремление несменяемо удерживающих в свою пользу власть элит упростить структуру общества, а также обусловленные этим стремлением действия. Понятно, что тогда здесь возникает вопрос о законодательной допустимости реформ, и «с другого конца» вылезает вопрос об адаптивности общества, но он оказывается на столь существенен, если развивать, закреплять и воспроизводить не только в законодательных, но и в гражданских, структурах идею социального организма, а значит, условий его деградации и механизмов препятствования этому.

Аргументом в пользу инновационности излагаемого здесь является то, что буржуазные революционеры недавнего прошлого – авторы большинства европейских конституций для ограниченных монархий со спящими полномочиями – не имели никаких операциональных оснований для того, чтобы мыслить общество как социальный организм (перипатетически) в виду не развитости ни инструментов воздействия, ни целостной социальной теории (таковая только создавалась К.Марксом как раз в этот период, и осваивалась параллельно с конституционным процессом). Сегодня же, в условиях необходимости пересмотра и адаптации многих вещей, открытых Марксом, к новым реалиям, таковая теория не только еще не отстроена, но многими вообще не мыслится как таковая. Кроме того, буржуазные революции происходили в период жесткого разделения естественных и социогуманитарных наук, что исключало целый спектр подходов к пониманию органических и целостных аспектов социальных систем, не говоря про то, что в тот период отсутствовали имеющиеся сегодня знания в области кибернетики. В сегодняшних условиях, однако, статус государственного управленца вполне может получить иную правовую (в частности, криминальную) оценку. Во всяком случае, он, даже несмотря на становящуюся все более заметной архаизацию социальных процессов, может быть даже в еще большей степени десакрализирован.

Добавить комментарий