Схематический нарратив о связи натурфилософских понятий нескольких авторов

“Tesla was robbed!”– надпись на доске в аудитории

(Сериал «Доктор Хаус», 4 сезон)

Хоть Фуллер, Тесла и Шаубергер и жили в XX веке, и даже были современниками, время продуктивного развертывания их идей еще не настало. И, кстати говоря, наверное, не только их, но и тех, кто был с ними, и тех, кто работал в смежных направлениях, но был куда менее заметен хотя бы в силу отсутствия ореола мистификаций и загадочностей, сложившихся как вокруг самих, рассматриваемых здесь, персоналий, так и созданных ими изобретений, создавших им широкую популярность. С одной стороны, мистификации отчасти мешают любому, взявшемуся изучасть их жизнь и творчество – прежде всего, распространенностью мнения (в том числе среди образованной публики) о том, что изучение это является либо чем-то несерьезным в силу несерьезности персон, либо "изобретением велосипеда"; однако для знатоков вопроса и тех, кто достаточно критично привык относиться к тому, что многими считается незыблемым, здесь нет проблем с предметом дискуссии. С другой стороны, «ореол мистификаций» помогает в исследовании, указывая, в каких направлениях стоит или не стоит двигаться, причем иной раз стоит двигаться именно в сторону мистификаций, дабы узнать, что реально за ними стоит. Но первое направление движения здесь – разумеется, к первоисточникам.

Рассматривая содержательную связанность идей этих трех натуралистов-изобретателей как незаслуженно отодвинутый на задний план аспект новейшей истории науки, приходится сталкиваться с большой проблематичностью изложения этих связей, ибо таковые возникали у меня как отдельные прозрения, представление которых неизбежно должно быть и рваным, и фрагментарным.

Объяснять и вводить положения, выстраиваемые в качестве компонентов актуального «нарратива открытия», со-временного самому открытию, в котором неизбежно приходится применять «синтактику зачеркиваний» и «речь заиканий» в виде «литерограммного» текста, развертываемого слева направо и во времени, представляется менее корректным для того, что сосуществует одновременно, в виде семантической сети, а потому нарратив этот представлен в «пиктографической» схеме, которая выглядит более адекватной для данного случая. К тому же, поскольку прояснение связи этих, на первый взгляд, казалось бы, не связанных между собой, авторов, представляет собой открытый и весьма незавершенный процесс, такая схема, являющаяся одновременно наброском и готовым началом усмотрения некой, весьма специфичной, познавательной системности, наилучшим образом обозначает информационные лакуны внутри себя, а значит – моменты формулирования вопросов и проблем, а значит – направления тематического развития.

Вместе с этим, этот пиктографический нарратив содержит в себе гипотезу о нескольких основаниях разбиения предметности каждого из авторов. Важно, что гипотетичность этих оснований (в прямоугольных рамках на схеме) ничуть не исключает эмпирически усмотренной связанности. Условно обобщая эти основания, можно сказать, что они последовательно относятся к предметным аспектам: «данности» действующего, направлению «природного» действия, к ритмике (или регулярности, или частоте) действия и к соразмерности (гармонике) действия. Как бы внетерминологически все это ни звучало, но то, что здесь оказывается возможным обнаружить, сталкивая, как бильярдные шары, картезианские идеи Теслы, эллинистический триумф метафизики Фуллера и кельтский друидизм Шаубергера, очень похоже на начало возвращения музыки на свое законное место квадривиального свободного искусства – музыки «имени Архита» взамен «музыки имени Аристоксена», на место ключевого поля объяснений натурфилософских, сиречь физических, феноменов. Сиречь на древнее, но изрядно подзабытое в своем качестве, место парадигмального основания физики. Хотя, конечно, для более фундаментального прояснения этой темы требуется привлекать и соображения Галилея-отца, и соображения Бильрота, и соображения современных нейрофизиологов, пишущих на близкие темы в эпоху кризиса НТП.

Представленная схема ведет не только к музыке, но и к науке первоформ – к тому, что составляло суть квадривиальной геометрии, причем геометрии, неотделимой от механики – как в античном смысле, так и в смысле прикладной механики Ренессанса, из задач которой возникла новоевропейская физика. Механо-геометрические идеи а-ля Pythagor-Kepler как раз возрождаются в смысле перевода посткартезианской «науки формул» обратно в «науку форм», одновременно открывая дорогу картезианской физике, изрядно заблокированной авторитетами мейнстрима XIX века (например, Максвеллом), одиноким и до сих пор не понятым приверженцем которой был Тесла – ключевая фигура «Второй Промышленной Революции» – революции электричества. Но это же означает изменения в архитектурной механике, и здесь в свои права вступает Фуллер, причем за его революцией в дизайне и механике несущих систем следует грандиозный проект возвращения метафизики в систему научного знания, что, беря за основу историко-научную интерпретацию Свасьяна, означает идейный, позитивно-эллинистический, взрыв изнутри института науки как догматико-иерархической системы, параллельной церкви и государству. Фуллер являет собой естественно-научный протест, идущий в сторону панвиталистической органики мира, соединяющий простые формы со все более сложными в единое целое, а потому првозглашающий не синергизм, но синергетику.

Фуллер представляется как некий «антиджобс», именно поэтому его не стоит обвинять в краже идей тенсегрити у Снельсона. Он не утверждал, что эти, и многие другие, идеи, принадлежат лично ему. Он их подсматривал и соединял в единое целое. И этим, похоже, был занят всю свою жизнь. И, похоже, будучи нонконформистом, вышедшим из среды белых американских элит мэйуэстовского уровня, использовал тактику этих элит “gathering information”, но в рамках правила “make sence vs. make money” ради “problem solving” (и во всем этом смысле он двигался вполне себе в протестантском духе, с той лишь поправкой, что это был дух рецепции достигнутого, дух "ничего не исключения и по возможности учитывания" - великий личностный, автономный, вполне себе новоанглийский, проект протеста трезвости в области науки). В этом смысле он, скорее, собирал коллекцию продуктивных идей, и был озабочен их воплощением в жизнь, нежели чистым сколачиванием капитала, подобно тому, как это сделали Джобс или Гейтс, следовавшие принципу перехвата контроля над научно-технологическим производством минуя затраты на НИОКР и, в общем случае, принципу капиталистической экономии на издержках с извлечением прибыли за счет эффекта массовости, по ходу решая государственные задачи контроля и разведки. 

Скорее всего, именно непроясненность авторских отношений между Фуллером и Снельсоном не позволила многим, достаточно видным, деятелям, вдохновленным идеями Фуллера (вроде Стаффорда Бира), произносить его фамилию вслух.

В качестве конкретизирующего примера к представленной схеме можно рассмотреть фуллерову тенсегрити и тесловскую энергию мирового эфира. Механистическая экспликация электромагнитных явлений – описательный метод, широко и сознательно применявшийся Теслой, а потому вполне правомерным будет экспликация его физических идей в понятиях фуллеровой механики – тем более, что понятийных пересечений у этих авторов много. Гипотеза, получаемая из такого рассмотрения, выстраивается из парадигмальных предпосылок, а значит, представляет собой чисто теоретическое сопряжение концепций, оказывающейся, тем не менее, интересной в логике своего развертывания.

Интересна теслова идея получения энергии мирового эфира. Она должна быть основана на резонансном (струновом, гармоническом) снятии преимущественно продольных вибраций натяженных нитей эфирной энергии. Иными словами, поймать разлитую энергию мирового эфира – значит поймать резонанс его натяжения в продольных волнах.

Степень натяжения д.б. связана со скоростью передачи импульса. Это как раз то, что увидел Р.Лаэннек в бревне, еще не ставшем стетоскопом, и что используется в нитяном телефоне Р.Гука (хотя считается, что в таком телефоне звуковая волна передается поперечными волнами). Это то, что имел в виду Тесла под плотностью эфира: абсолютная плотность ведет к неограниченной скорости импульса – прежде всего, речь идет о плотности, обеспечивающей максимальную аксиальность прецессионала («прецессиональной» концентрической структуры), которая также соответствует максимизации дугового радиуса механически натянутого элемента, о чем говорил Фуллер.

А если натяжение максимально, то максимально и сопротивление поперечным колебаниям: пример музыкальных инструментов показывает, что чем сильнее натянута струна, тем больше усилия нужно для извлечения из нее звука, и тем выше частота ее звучания. Если, следуя классической физике, допустить абсолютно натягиваемую неразраваемую струну, то, во-первых, ее поперечные колебания будут минимальными, а продольные – максимальными, а во-вторых, она будет соответствовать понятию абсолютно плотного тела – того самого, которое имел в виду Тесла, когда говорил о скорости распрострнанения импульса. Только плотность эта будет коннотироваться не сжатием, а растяжением. В таком случае вопрос о резонансном снятии импульса продольных волн будет обусловлен тем соображением, что, поскольку вдоль такой струны снять его нельзя, ибо распространение поперечных волн стремится к нулю (но никогда не является нулевым для реальных объектов, по Фуллеру), то такое снятие наверняка должно быть «торцевым». И наверняка с возможным дальнейшим преобразованием этих волн в поперечные. Боковое снятие этих волн возможно, только если они как-то способны отображаться на приемник сбоку. Если такого отображения нет, то речь должна идти о каком-то торцевом резонансе, существо которого еще следует прояснить, в котором имеет место совпадение продольных резонансных частот их передатчика (в данном случае, мирового эфира) и приемника. То есть, речь должна идти либо о механике устройства, резонансно принимающего продольные колебания мирового эфира, либо об электрике устройства, прохождение через которое продольных эфирных волн как энергии «белого» электричества непосредственно обеспечено их преобразованием в поперечные волны энергии «обычного», электромагнитного, электричества. Согласно описанию, данному проф. K.Meyl в его книге “Scalarwaves”, передача и прием продольных волн осуществляется посредством плоских (дискообразных) катушек Тесла (см. его инфографический рисунок), более широко известных по фотографиям плоских бифилярных катушек. Примечательно, что волновое отношение между принимающей и передающей антеннами устройств передачи продольных волн, представленными шаровыми электродами на схеме Meyl, имеет веретенообразную структуру, которая должна вытягиваться по мере удаления этих электродов друг от друга, подобно тому, как это представлено на рис. 12 в статье Фуллера «Тенсегрити».   

Тесла говорил много чего о природе электрической энергии, но едва ли что-то говорил о первичной, или сущностной, форме энергии как таковой. Об этом сказал Фуллер – прежде всего, в том своем утверждении, что энергия имеет форму, и в том, что тетраэдр представляет собой форменный квант энергии.

Если отвлекаться от чисто электротехнических объяснений и оставаться в пределах сравнительного рассмотрения натуралистических идей различных авторов, то, если речь идет о взаимной количественной разнице радиусов, то продольные колебания должны улавливаться приемником с чуть меньшим относительным радиусом обхвата (а не с предельно минимальным, или «радиусом сжатия», по Фуллеру), или натянутой струной. Оптимальное натяжение струне со свободно и максимально прямолинейно продолжающимися концами обеспечивает такая конструкция, как бабки токарного станка, находящиеся на одной оси, либо аналогично действующеее устройство наподобие лука.  

В свою очередь, максимальный дуговой радиус натянутого несущего элемента соответствует минимальному температурному градиенту, а потому может быть обеспечен вакуумной механикой всасывания в смысле Шаубергера, связанной, как показано в моем комментарии к «Тенсегрити», с фуллеровой механикой растяжения.

Польза подобного рода гипотетических спекуляций – в том, что они позволяют вариться в системе понятий, выходящих за рамки как школьных установок о природе вещей, формирующих массовое сознание, так и за рамки не менее массовых установок профессионального научного сообщества, живущего, как всякое такое сообщество, на субсидиарно-инвестиционные деньги и ратующего за них – то есть, живущего в заданной системе разделения научного труда. А также – в том, что построение подобного рода гипотез создает мотивацию к их последующей проверке, а значит, способствует перезапуску первого этапа развития науки в друкеровском смысле, но уже в рамках новых социально-экономических задач и гуманистических установок, сдобренных изрядной порцией критической рефлексии насчет прогрессистских ориентаций научного знания.